§4. Мемуарный очерк-памфлет

Сложным жанровым образованием являются "Записки А. В. Поджио"¹, выходца с украинского Юга, отец которого был одним из основателей Новороссийского края и Одессы. Первые сведения о "Записках" сообщил ученик декабриста, впоследствии известный ученый и общественный деятель Н. А. Белоголовый. "После смерти Поджио я получил от семьи его несколько тетрадей, найденных в его вещах. Очевидно он хотел набросать свои записки о процессе декабристов, но мысль эта возникла у него поздно, за год или за два до смерти, судя по неразборчивости почерка, он остановился в самом начале ее осуществления"². Дочь декабриста А. В. Поджио (Высоцкая) написала вступительную заметку к "Запискам" от­ца, высказав предположение, что они являются только частью неоконченных воспоминаний, "началом труда, задуманного по весьма широкому плану"³.

По всей видимости, данные "Записки" написаны А. В. Поджио в конце 60-х - начале 70-х годов XIX в. ("за год или два до смерти"), возможно, за границей. Есть основание предполагать, что на их создание оказал влияние А. И. Герцен, знакомство которого с декабристом состоялось в январе 1865 г. в Женеве. "Часов в 11 /.../ явился старец с необыкновен­ным, величаво энергическим видом. Мне сердце сказало, что это кто-то из декабристов. Я посмотрел на него и, схватив за руки, сказал: "Я видел ваш портрет". — "Я Поджио"⁴, — пи­шет А. И. Герцен в письме к Н. П. Огареву.

Страстный собиратель и пропагандист всего, что имело от­ношение к декабристам, именно Герцен мог натолкнуть Поджио на мысль составить подробные записки о своей жизни. Тем бо­лее, что "отношения между Поджио и Герценым с первой встречи установились теплые и естественные, основанные на взаимном уважении"⁵.

Незавершенность "Записок" А. В. Поджио заставляла еще его современников не придавать им сколько-нибудь серьезного значения.

_________________________

¹ Поджио А. В. Записки // Мемуары декабристов. Южное общество. -С. 227-267.

² Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. - М., 1901. - С. 155.

³  Цит. по кн.: Мемуары декабристов. Южное общество. - С. 325. ⁴ Герцен А. И. Собрание сочинений. - Т. XXVIII. - С. 8. ⁵ Белоголовый Н. А. Указ. соч. - С. 117-118.

 

Н. А. Белоголовый, которого трудно заподозрить в неуважении к своему учителю, считал тем не менее, что "найденная рукопись не представляла ничего цельного и зако­нченного"¹. Даже у дочери декабриста Варвары Александров­ны возникают сомнения в том, "печатать ли эти скорее набро­ски отрывистые, не представляющие фактического интереса для дела декабристов и притом не представляющие труда за­конченного"².

Впервые мемуары Поджио увидели свет в 1913 г. благода­ря усилиям А.Яковлева, а в 1931 г. перепечатал и снабдил "Записки" ценными научными комментариями и вступитель­ной статьей С. Гессен. Ему первому принадлежит указание на то, что воспоминания Поджио стоят особняком в мемуарной прозе декабристов, с чем трудно не согласиться. Возражение же вызывает отнесение исследователем произведения к жанру "идеологической исповеди"³. На наш взгляд, который мы по­стараемся аргументировать ниже, "записки" А. В. Поджио — мемуарный очерк-памфлет этологического жанрового содер­жания.

Данное произведение невелико по объему, описательно-повествовательное по манере изложения, с резко выраженной сатирической и обличительной направленностью. Очерковое и сатирическое начала, тесно взаимодействуя между собой, по­лучают под пером мемуариста специфическое и действительно стоящее особняком в мемуарном наследии декабристов жанро­вое воплощение.

В центре памфлетного очерка — суд над декабристами. Но это лишь внешняя сторона конфликта. "10 июля 1826 г. часов в 11 утра, явился ко мне плац-адъютант с обыкновенным словом "пожалуйте" — /.../ дело наше подходило к концу"⁴. Так с пер­вых строк произведения входит в него тема неправого, неспра­ведливого суда над "злоумышленниками 14 декабря". Здесь же автор сообщает читателю о плане всего труда: "Я должен был при виде всех этих судей общими чертами выказать среду, из коей  они были выдвинуты и назначены, должен был вкратце проследить и дух того времени, и людей, выражающих не только невежественный застой мысли, но и малейшее проявление ее в смысле гражданского преуспеяния" (с. 238).

_________________________

¹ Белоголовый Н. А. Указ. соч. - С. 155.

² Цит. по кн.: Мемуары декабристов. Южное общество. - С. 325.

³ Гессен С. Н. А. Поджио и его записки // Воспоминания и рассказы... - Т. I. -С. 11-21.

⁴ Поджио А. В. Записки. - С. 230 (далее ссылки на этот источник в тексте).

 

Из этого не­трудно заключить, что мемуарист намеревался представить в "Записках" нравственное и гражданское состояние русского общества первой четверти прошлого столетия; основные идеи, составляющие "дух того времени"; отразить процесс расслоения дворянства и т. д. По сути дела ставилась задача сродни той, что имели перед собой авторы мемуарных хроник. Однако реально воплощенной оказалась лишь часть замысла, т. е. пер­вая часть задуманного произведения. В ней мемуарист должен был рассказать о суде над декабристами, обложить судей "жалкой данью" (с. 238). Это и стало содержательной основой рассматриваемого нами очерка-памфлета. "В другом отделе, — сообщал мемуарист, — я буду говорить подробно о ходе всего дела и какими путями, под влиянием нашего крепостного ми­ра, мы врывались в мир другой и думали предугадать судьбу его, вместе и нашу, нераздельно с ним связанную" (с. 266). Итак, Поджио собирался обратить внимание не только на заключительный этап движения декабристов — суд над ними, но и на начальный период российского свободомыслия. Сожа­лея о том, что полностью мемуарист не успел осуществить свой замысел, отметим, что рассматриваемые "Записки" достаточно цельное произведение. Из двух мемуаротворческих задач, по­ставленных декабристом перед собой, одна оказалась вопло­щенной в очерке-памфлете. Возможно, что II часть представ­ляла бы иное жанровое образование, переход к ней намечен в (последних строках "Записок". Именно она и осталась незавер­шенной. "Памфлетность — характерная черта тех остросатиричес­ких художественных произведений, которые выдвигают на пе­редний план идейнополитические установки автора, подчи­няющие обличительному заданию всю образную структуру"¹. Уже с первых строк своего произведения Поджио намечает раз­вертывание внутреннего конфликта, говоря как бы спохватив­шись, что "из подсудимого превратился в судью"(с. 234). Из об­виняемого (внешний конфликт) автор превращается в гневного обвинителя "душителей свободы" (конфликт внутренний).

_________________________

¹ Калашников В. А. Памфлет // ЛЭС. - С. 266.

 

Па­мфлетный очерк начинается с обрисовки членов Верховного уголовного суда, когда мемуарист, "неукротимый в словах и суждениях"¹, обращает взор на "этих поддельных судей", рука ко­торых не дрогнула прежде чем "обмакнуть перо свое в кровавую чернильницу"(с. 231). Блестящие по содержанию и лаконичные по форме характеристики судей являются своего рода эпиграм­мами в прозе. Вот лишь наиболее яркие из них:

о председателе суда Татищеве: "Если выбор для такого ме­ста должен был пасть на человека, вовсе чуждого к исследова­нию дела, то, конечно, лучшего назначения для этой цели не могло и быть";

о великом князе Михаиле Павловиче: "... он, неслыханное дело, как говорят французы, juge et partie, т. е. судья в собст­венном деле. Какое ограждение для виновника, чтобы не встретить здесь непримиримого пристрастия";

об А. Н. Голицине: "...он должен был заглаживать грехи старого усердия грехами нового";

о Дибиче: "Дибич, всегда военный, как он это воображал. /.../ Так он допытывался всегда об участии Ник. Ник. Раевского и Ермолова, лавры которых лишали его сна";

о Бенкендорфе: "... плоть и кость династическая — не спо­собен был отделять долг привязанности личной от долга к ро­дине, хотя для него и чужой";

о П. В. Кутузове: "... бывший забулдыга, и, что ужаснее или достойнее, как хотите, заговорщик, на этот раз успевший в убийстве отца, должен был, конечно, оправдываться, заявлять себя поборником его сына";

o   Чернышеве: "Достаточно одного этого имени, чтобы обесславить все это следственное дело. Один он его и вел, и на­правлял, и усложнял, и растягивал, насколько его скверной, злобной душе было угодно" (с. 232-233).

Перед глазами декабриста один за другим проходят "герои, один пошлее другого" (Н. В. Гоголь). За едко-обличительными характеристиками конкретных представите­лей режима стоит негативное отношение в целом к самодержа­вно-бюрократическому строю, который "тяжко и непробудно залег смертным гнетом на все мыслящее" (с. 233).

Поджио тонко подмечает характерные особенности рус­ского человека. В частности, очень часто вину за неудачи, "бездарность, бессилие, неспособность" (с. 234) страны выйти на "столбовую дорогу истории", люди возлагают только на одного человека — царя.

_________________________

¹ Восстание декабристов. - М., 1954.-Т. XI.-С. 86.

 

Но "перед лицом истории, — воскли­цает мемуарист, — Николай стоять будет не один. Стоять бу­дут и все эти государственные чины, присутствующие при за­рождении его на царство" (с. 234). Низкопоклонство, лесть, потворство дурным наклонностям "скромного бригадного ко­мандира" (с. 234) привели в конце концов до "бесправия, до бессилия, до бесславия России и собственного вашего и его" (с. 234). Идя от частного к общему, типизируя увиденное и пе­речувствованное, декабрист приходит к пониманию того, что "все эти люди были людьми своего русского времени, /.../ они служили верным отголоском того времени, вместе славного и жалкого" (с. 235). Это "славное" время отражено достаточно полно и образно в мемуарных хрониках, иных жанрах декабристской литературы. А вот "жалкое" безвременье николаевс­кого царствования, персонифицированное в саркастических образах "невежественной и позорной толпы" (с. 238), находит свое художественное воплощение именно в мемуарном памф­летном  очерке.  А. В. Поджио  не  просто  высмеивает  судей (мотив этот достаточно традиционен в целом для мемуарной прозы декабристов ), а прослеживает процесс зарождения и нравственной деградации целых поколений русского дворянс­тва, идущего к гражданскому и интеллектуальному краху.

История и Современность сосуществуют в произведении достаточно тесно, вместе работая на его основную идею — ра­зоблачение антинародного, бездушного в своей основе строя. На страницах мемуаров оживают картины дикости и беспра­вия, аракчеевщины и фронтомании: "Вся умственная деятель­ность того времени" (с. 236) заключалась в "высшем варварст­ве в истязании человека" (с. 235).

Рассказывая о бесславном и горьком периоде в истории страны, Поджио упоминает о том, чему сам был свидетелем, что становилось достоянием гласности через разговоры, пере­суды, анекдоты. Гневные интонации звучат в описании картин издевательства над солдатами—довольно привычного дела в послевоенной армии. "Палками встречали несчастного рекрута при вступлении его на службу, палками его напутствовали при ее продолжении и палками его провожали в ожидавшее его ве­домство после отставки. /.../ Солдат был собственною принад­лежностью каждого" (с. 236). Примеры того были у всех на слуху, сама же верховная власть только поощряла подобное "усердие" отцов-командиров. В декабристскую мемуаристику тема "жестокосердного обращения с солдатами входит вместе с темой крепостного права. Социальный протест против подобного положения вещей усиливается у Поджио сатирической, обличительной тональностью его памфлетного очерка.

Скалозубовщина — явление довольно типичное для эпохи, предшествовавшей декабристскому восстанию. В качестве ха­рактерного образчика того мемуарист выбирает жалкую и не­лепую   в   своей   мнимой   значимости   фигуру   кларнетиста "нашего Преображенского полка" Шелгунова. Именно этому человеку (в памфлете он изображен почти карикатурно) госу­дарь доверил "право вводить однообразный по времени шаг. Для этого он становился впереди полковой музыки и, не спус­кая глаз со своих часов и правой рукой ударяя себя по бедру, давал должный размер шагу. Г-н Шелгунов как верховный установитель церемониального марша должен был приобрести вскоре значение, соответствующее духу того великого време­ни" (с. 237). С мнимой торжественностью и патетикой пишет мемуарист о пустяковом занятии, создавая тем самым комиче­ский эффект. Шелгунов не один типичный представитель той воинской касты "отцов", которых, "по мненью многих, судей решительных и строгих"¹, и надобно было держать за образец служения царю и Отечеству. Да и что было говорить, если ря­дом с ничтожным кларнетистом сам великий князь Константин Павлович поучал своих подчиненных: "Дурной тот солдат, ко­торый доживает срок свой двадцатипятилетний до отставки" (с. 235). Реакция офицеров-отцов не заставляла себя долго ждать. Так, Г. Головний во время инспекторского смотра при­казывает засечь до смерти солдата только за то, что тот поинтересовался судьбой артельных денег. "Все подробности, — не в состоянии совладать с гневом Поджио, — вовсе не так мело­чны и ничтожны, как они с первого взгляда кажутся. В этих подробностях отражается и заключается вся умственная деятельность того времени" (с. 237). Не этот ли "ум" имел ввиду и А. С. Грибоедов, вынося его в заглавие своей комедии?

Следующая тема, разворачиваемая мемуаристом в памф­летном очерке, связана с извечным противопоставлением Рос­сии Западу. Публицистическая манера изложения служит цели заострения факта преуспеяния Западной Европы в гражданс­ких правах и свободах, с одной стороны, и вековой отсталости в этом России, с другой.

_________________________

¹ Грибоедов А. С. Горе от ума. - С. 19.

 

"Обок нас соседи, современники этого времени, двигались, шли и опережали нас, а мы, только и сла­вы, что отделались от татар, чтобы ими же и остаться" (с. 240). Не все в европейской жизни, по мнению мемуариста, заслужи­вает одобрения и перенесения на русскую почву. Но внимание Поджио как раз фиксирует то, что пропастью отделяет европейскую цивилизацию от средневековой отсталости России. Прибегая к синтаксическому повтору, автор довольно удачно отмечает примеры демократических установлений в Европе: "Там судебная власть стоит самостоятельно, отдельно, не подчиняясь никакому другому влиянию, как влиянию совести и закона"; "Там суд присяжных /.../ служит огражденью прав ка­ждого"; "Там законодательная палата, свободно избранная большинством неподкупных, решает полновластные общест­венные вопросы, оберегая народное имущество..."; "Там испо­лнительная власть, законом ограниченная, действует правиль­но в данных пределах" (с. 239). Верность такого взгляда подтверждена и последующими десятилетиями, хотя некоторая идеализация того, что делается "за речкой, за океаном", есть.

Разговор, начатый со взгляда на европейские страны, про­должается у Поджио размышлением о "наших просветителях". С чувством горькой иронии он задает тон обширному истори­ческому экскурсу в прошлое России: "Там-то хорошо и подру­чно и то, и другое, а у нас-то!" Теперь воскликну наконец: "Да! у нас-то, у себя, на дому, на Руси!.. "Да, знать не знаем, ведать не ведаем, что сотворили, и это в течение тысячи лет!" (с. 240).

Исследование генезиса и трансформации в разных жанрах декабристской литературы образа Петра I не входит в задачи нашего исследования. Отметим лишь, что, живо интересуясь событиями отечественной истории, декабристы распространя­ли свою ненависть к позднему правлению Александра I и на всех его предшественников, “делая исключение лишь для немногих, например для Петра Г”¹. Опережая С. М. Соло­вьева, декабрист А. О. Корнилович пытался доказать, что разносторонняя реформаторская деятельность Петра была по­дготовлена в предыдущее царствование Алексея Михайловича. Статьи декабриста "Нравы русских при Петре Великом", "Известия об успехах промышленности в России и особенно при царе Алексее Михайловиче" были достаточно популярны для своего времени; ими пользовался А. С. Пушкин, работая над петровской темой.

_________________________

¹ Волк С. С. На путях исторического познания // Декабристы и русская культура.-Л., 1976.-75.

 

Много общего с "Историей Петра I" А. С. Пушкина имеет и "Опыт истории Российского флота" Н. А. Бестужева. Защищая историческую необходимость ре­форм Петра, декабрист тем не менее хорошо понимает, какой ценой достигались успехи. Оценивая их, М. А .Фонвизин рито­рически вопрошал: "Русский народ сделался ли от того счастливым?"¹. В целом же отношение декабристов к Петру I было положительным, и лучше всего отразилось в знаменитом рылеевском:

Страшный в брани, мудрый в мире,

Превзошел ты всех владык,

Ты не блещущий порфирой

Ты душой своей велик!²

А. В. Поджио стоит особняком в отношении к личности и деятельности великого реформатора. Главное, в чем отказыва­ет он Петру I, это в патриотизме и уважении к национальному достоинству россиян: "Он не понимал русского человека, но видел в нем двуногую тварь, созданную для проведения его це­ли. Цель была великанская, невместимая в бывших границах России, и взял он ее, сироту, и, связав ей руки и ноги, окунул головой в иноземщину" (с. 240). Отсюда и нелепое, дикое ре­шение Петра "бросить Москву" и перенести "свое кочевье на край государства" (с. 240). Уже с 30-х годов XIX в. в литерату­ре стали довольно популярными развернутые сравнения двух столиц — старой и новой, Москвы и Петербурга: "Москва — идея, Петербург — форма; здесь жизнь, там движение — явле­ние жизни; здесь любовь и дружба; там — истинное почте­ние"³, — пишет Станкевич Неверову в мае 1833г. В 40-е годы Белинский значительно углубляет тему противопоставления двух столиц, "сумев увидеть и в петербургской жизни позитивные моменты, выражение передовых идей времени. Однако от­личие двух типов культур, двух стилей жизни все же было на­лицо"⁴. Антитеза русской Москвы и немецкого "бурга" на болоте становится лейтмотивом той части очерка, где речь идет о Петре I.

_______________________

¹ Фонвизин М. А. Обозрение проявлений политической жизни в России. -М., 1907.-С. 104.

² Рылеев К. Ф. Думы // Декабристы. -Т. I. - С. 226.

³ Цит. по кн.: Манн Ю. В. В кружке Станкевича. - М., 1983. - С. 105.

⁴ Там же.

 

Наибольшее раздражение у мемуариста вызы­вает не столько сам Петр и его "чудовищное бесправное своев­ластие" (с. 241), сколько отсутствие всякого сопротивления ти­рану. "Всегда пьяный, всегда буйный" (с. 242), он "не терпел, не выносил, и, что еще больше, не уважал собственно Русских. Достаточно было вида одних бород, зипуна, а не немецкого кафтана, чтобы приводить его в преобразовательную ярость" (с. 241-242). Это "чувство презрения к русским", по мысли де­кабриста, "переходило по наследству к каждому преемнику с возрастающей силой" (с. 243). Так язвы современного декабри­стам общества находили свое начало во временах далекого прошлого. Несмотря на общий негативный взгляд, сквозь гне­вные обличения иногда проглядывает исторически объектив­ная оценка деятельности Петра: "Петр был уже невыносим для России; он слишком был своеобразен, ломок, а, пожалуй, го­воря односторонне, и велик. Велик! Но не в меру и не под стать; он с Россией расходился во всем; он выражал движение, другая — застой. /.../ Впечатлительный, восприимчивый, и неся в себе неоспоримо все зачатки самобытного призвания, он не мог, при азиатской своей натуре, постигнуть истинно великое и ринулся, увлекая за собой и Россию в тот коловорот, из ко­торого и поднесь не находится спасения" (с. 244). Поджио при­надлежат интересные, не потерявшие своей актуальности и се­годня,  наблюдения   над  природой   автократической  власти вообще. Так, ее носители всегда стремятся вначале заявить о своей преобразовательной, реформаторской ориентации, на деле ничего не меняя всерьез. "Весь этот деятельный треск, — иронизирует автор памфлетного очерка, — сопровождающий всякое новое царство", приводит в конце концов лишь к пере­мене "формы мундира", а не "формы правления" (с. 245). Пы­таясь проникнуть в психологические недра личности Петра I, "вглубь этого человека" (с. 245). Поджио не находит ответа на вопрос о том, почему, оказавшись за границей, он стал плотником, а не философом, почему "этот неуч, не жаждущий нау­ки, взялся за топор, а не за книгу?" (с. 245).

Порой размышления о Петре превращаются у мемуариста в приговор над ним, тенденциозный и односторонний. В Петре декабрист видит не столько то, чем он был на самом деле, ско­лько применяет к нему свои представления об идеальном мо­нархе. Просветительство,   славянофильство,   западничество удивительным образом переплетаются в памфлетном очерке Поджио. Речь в нем возвышена и патетична, порой иронична, мысль же часто оказывается непоследовательной и противоре­чивой. Эту черту, присущую не только А. В. Поджио, верно подметил    П. Я. Чаадаев.    В    одном    из    своих    писем    к И. Д. Якушкину в 1838г. он заметил: "...ум наш так*составлен, что понятия у нас не истекают необходимым образом одно из другого, а возникают поодиночке, внезапно, и почти не остав­ляя по себе следа. Мы угадываем, а не изучаем /.../ мы живем не продолжительным изучением, а мгновенной мыслью"¹. Печать этой мгновенности в мыслях лежит на всем, что касается раз­думий Поджио о титанической фигуре ("Конечно, он велик!" (с. 245)) Петра I. Мемуарист делает вывод о том, что он свер­нул Россию с пути, уготованному ей ее прошлым, он лишил ее этого прошлого. Идея русского лидерства, сложившаяся в 40-е годы XIX в. усилиями славянофилов и того же Чаадаева, нахо­дила свои отголоски и в памфлетном очерке Поджио. Но он же сочувственно отзывается о странах Запада, устремляя взор "туда — за речку и океан", где успехи свободного и демокра­тического правления очевидны всем. Начав с утверждения за­падного примера, Поджио тем не менее гневно обвиняет Петра I за то, что он посмел пойти по пути европеизации России. Для мемуариста Запад не пример, но и собственное прошлое — бе­спросветно дико. Декабрист ищет и не находит стройного и законченного идеала России будущего. Сатирическая направ­ленность его произведения более действенна и продуктивна, чем аналитическая. "Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род чело­веческий".²   Мысль   эта,   столь   характерная   для   "филосо­фических писем" П. Я. Чаадаева, вольно или невольно становится одной из главных в "Записках" А. В. Поджио, а сама ее постановка отражает типичную картину интеллектуальной жи­зни России первой половины прошлого века.

Если в отношении Петра I позиция Поджио стоит особня­ком, то его преемники вызывают безоговорочно негативную оценку всех декабристов.

___________________________________

¹ Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: В 2 т. -М., 1991.-Т. 2. -С 128-129.

 ² Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: В 2 т. -Т. 1.-С. 19.

  

Поджио оценивает послепетровский XVIII век как "постыдную эру женского правления, исполнен­ную безнравственными примерами, столь омерзительными, сколько и пагубными государству" (с. 243).

Поджио не стремится к композиционной стройности прои­зведения: "Я нисколько не думал и не думаю стеснять себя предметом в каких-то формах или границах. Нет, я пишу на особенных правах человека, вынесшего на себе следы болезни воображения" (с. 250). Мысль мемуариста постоянно прорыва­ется сквозь время и пространство, обнимая собой древнюю Грецию и Индию, современную Францию и Россию, эпохи Македонского, Петра I, Наполеона, Александра I, Николая I. Политически насыщенная публицистика взаимодействует с "чисто сатирическими средствами обобщения и оценки, выра­женной в авторской иронии, в гиперболизации, заострении фактов и других приемах художественного осмысления и об­работки материала"¹.

Своеобразен авторский хронотип событий, особенно его временной план. В памфлетном очерке одновременно как бы присутствуют два хронологических пласта. Один связан с ис­торическим материалом, лежащим в основе произведения. Время в нем движется поступательно: эпоха Петра — "женская эра" правления на Руси — эпоха, когда "смирен«ик 89-ый год превращается в ожесточенный 92-й" (с. 248)— эпоха Наполео­на и Александра I, наконец, "тридцатилетний стон" Николаев­ского царствования. В отличие от исторического, собственно авторское время, связанное с движением декабристов, разво­рачивается как бы в обратном направлении: "10 июля 1826 г. в 11 часов утра" оно начинается, а далее — вынесение приговора — суд — картины пыток "нравственных и физических" во время следствия, когда поведение Николая и его приближенных в пер­вые дни следствия доводят Поливанова до сумасшествия, Буганова до смерти от безумия, некоторых арестантов до того, что они "глотали пуговицы, ели стекла, бились головой об стенку, морили себя голодом, вешались" (с. 251) — первая ночь Поджио в камере — начало тайного общества в 1816 г. Сущес­твование в рамках одного произведения, к тому же небольшо­го по объему, двух временных пластов, их инверсия способствуют решению  идейно-эстетической  задачи   мемуариста  —-прямо воздействовать на общественное мнение, покончить со взглядом на декабристов как на преступников или "либераль­ных дураков"(М. Алданов).

_________________________

¹ Гурапьник У. Памфлет: Словарь литературоведческих терминов. - М., 1974.-С.257.

 

Выбор жанра здесь не случаен. А. М. Муравьев отмечал, что блудовский опыт преследовал лишь цель — "выставить нас глупцами и злодеями. Несмотря на все старания, вложенные в редактирование памфлета, Блудов не смог преуспеть в этом"¹. Рассматривая труды официа­льной историографии как памфлетные, Поджио решает ответить Блудову и Корфу их же "оружием". Основной тезис его памфлетного очерка развернут в гневном и саркастическом обличении всего того, что мешает проявлению самобытности русского народа, его извечного стремления к свободе, демок­ратическим принципам управления государством.

В произведении ярко выражено автобиографическое нача­ло, представленное не столько через движение событий, сколь­ко через движение мыслей автора. Это дало возможность го­ворить о том, что перед нами "идеологическая исповедь" (С. Гессен). И действительно, исповедальность присуща "Запискам" Поджио как повествовательная манера, индивиду­альная и неповторимая. Исповедальная по тональности, она не противоречит памфлетной природе произведения.

В заключении отметим, что в разной степени памфлетность как таковая была присуща и другим жанрам декабристс­кого литературного наследия. Находясь в ссылке в 1837 г., М. С, Лунин предпринимает "действия наступательные" про­тив самодержавного правительства. Его "Письма из Сибири" закономерно классифицируются исследователями как своеоб­разная "серия политических писем-памфлетов"². Формально они были адресованы сестре, "но по сути, несомненно, рассчи­таны на широкую общественность в России"³.

Обращение декабристов-литераторов к сатире и сарказму в мемуарах не только способствовало проявлению историчес­кой истины, но расширяло горизонт их художественных инте­ресов и достижений.

________________________________

¹ Муравьев А. М.. Мой журнал // Мемуары Декабристов. Северное общест­во.-С. 136.

² Федоров В. А. Записки М. С. Лунина // Мемуары декабристов. Северноеобщество. - С. 380.

³ Там же.