§4. Композиционная природа

 

 

Специфический, в то же время практически неразработан­ный жанр мемуарной хроники требовал и поиска новых сюжетно-композиционных решений. Сразу же отметим, что мы разделяем точку зрения тех литературоведов, которые рас­сматривают композицию и сюжет произведения в их нераз­рывной связи. До сих пор, однако, не утихают споры относи­тельно того, что является принадлежностью формы, а что тяготеет к содержанию. В. В. Кожинов относит композицию к форме произведения, определяя ее как "способ, ракурс литера­турного изображения"¹. Г. Н. Поспелов, наоборот, к форме относит сюжет, утверждая, что "ход событий, изображаемых в произведении,    всецело    относится    к    предметно-изобразительной стороне формы произведения"². "Одной из форм композиции"³ называл сюжет Л. И. Тимофеев. А. И. Ревякин отно­сил к содержанию "совокупность событий, объединяющих ха­рактеры", а композицию — к форме построения характеров⁴.

^{___________________________________________}

¹ Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция //Теория литературы. - С. 433.

² Поспелов Г. Н. Проблемы литературного стиля. - С. 49.

³ Тимофеева. И. Основы теории литературы. - М., - С. 164.

⁴ Ревякин А. И. О преподавании художественной литературы. - М, 1968. - С. 141.

 

К рассматриваемым в нашей работе произведениям наиболее применим подход И.П.Щеблыкина, считавшего плодотвор­ными лишь те теории, что рассматривают сюжет и композицию в диалектическом единстве, не отождествляя и не разъеди­няя эти понятия.¹ Мы опираемся и на исследования Г. Н. Поспелова, позволившие ему прийти к выводу о том, что "всю структуру сюжета /.../ необходимо изучать функциональ­но, в его связях с содержанием, в его эстетическом значении" ².

 

————————————___________________

¹  Щеблыкин И. П. Русский исторический роман 30-х гг. XIX в. // Проблемы жанрового развития в русской литературе. - Рязань, 1972. - С. 168.

²  Поспелов Г. Н. Проблемы литературного стиля. - С. 57.

 

Мемуарные хроники декабристов имеют и ряд специфиче­ских особенностей в сюжетосложении:

1. Ведущей в мемуарных хрониках является система повествования, в которой организующим началом выступают реальные исторические герои. Вымысел не допускается вообще.

2. Повествование в хрониках строится не на столкновении исторической личности с окружающей средой, а на противоречиях   в   самой   этой   среде,   на   непримиримом   конфликте старого" и "нового". Движение сюжета происходит от изображения отдельных фактов неудовлетворенности декабристов существующим в стране порядком вещей к показу целеустремлённой деятельности по коренному реформированию всех сторон жизни. Сюжетным стержнем произведений является история декабристского движения. Этому подчинено все остальное  хрониках: рассказ о 1812 годе, о суде и ссылке, итоги многоетних раздумий о прожитой жизни.

3. Сюжет строится не на судьбах персонажей, а на осве­щении  исторических  событий.  Условность данного  тезиса очевидна, ибо мемуары всегда автобиографичны независимо от жанра. Речь идет о ведущей, сюжетоорганизующей тенде­нции мемуарных хроник. Сюжет в них строится на выявлении социальных закономерностей эпохи, стремлении передовой части общества поставить страну вровень с цивилизованной Европой, строить свое будущее на началах нравственности, свободы и человеколюбия. Невозможность осуществить эти намерения  в  конкретно-исторических  условиях  тогдашней России воспринимается мемуаристами как общенациональ­ная трагедия.

4. Усложнение сюжета в хрониках объясняется расширени­ем границ мемуарного времени, в котором органично присутс­твуют периоды написания мемуаров, деятельности декабрист­ских организаций, эпоха Екатерины II и Павла I, известная мемуаристам по устным рассказам родственников. Постоянное смешение и смещение временных пластов позволяет осмысли­вать события в исторической перспективе.

5. Мемуаристы прибегают порой к упрощению фабулы произведений за счет усложнения их сюжета. Речь идет о соз­нательном художественном приеме подмены "фабульного вре­мени временем сюжетным"¹.

 

 

————————————____________________

¹ ЛевитанЛ. С, ЦилевичЛ. М Вопросы сюжетосложения. - Рига, 1973.-С.51.

 

Обратимся для иллюстрации этого тезиса к мемуарной хронике С. Г. Волконского.

Мемуарист последовательно освещает события отечест­венной истории с периода 1805 года. Неожиданно в повество­вание вклинивается рассказ о чиновнике Степанове и офицере Шубине, перенося нас из "настоящего" в годы сибирской ссы­лки. Степанов, незаслуженно обвиненный в сборе секретных сведений для противника, был сослан в Сибирь, где построил небольшую часовенку, в которой молился за своих гонителей. Волконский вспоминает о ней с чувством теплоты и нежности. Шубина же сослали в Сибирь совсем по иному поводу. Желая выслужиться, он избрал для этого необычный способ — донос о якобы имевшем место заговоре против Александра I. При этом "герой" так увлекся, что даже ранил себя из пистолета, стремясь доказать наличие реальных заговорщиков и свою "беззаветную преданность" престолу. Обман раскрылся, Шу­бина сослали в Сибирь, где он воздвигнул великолепную ка­менную церковь, ни в какое сравнение не идущую со скромной часовенкой Степанова. Лишь неприязнь вызывает у мемуарис­та воспоминание об этом. Эпизод завершается нравственной сентенцией, небольшим выводом, которые С. Г. Волконский часто делает в хронике, как бы итожа рассказанное: "Невольно приходит мне на мысль потом орошенный труд Степанова и златом сооруженное здание Шубина. В одном я вижу порыв души, беседующей с богом и чистою молитвою покоряясь его воле, прося помилование даже тем, которые ввергли его в не­заслуженное наказание, а в другом тщеславие — но золотом не прикроешь преступления" (с. 9-11). Причину столь неожидан­ного временного "прорыва" из года 1806 в период сибирской ссылки и назад не следует искать в самих событиях. Они в дне сегодняшнем для мемуариста. Создавая свои воспоминания, Волконский не отказывается от "избранного мною пути" (с. 265) и, подобно безвинно осужденному Степанову, готов простить своих гонителей, "прося помилование даже тем, ко­торые ввергли его в незаслуженное наказание" (с. 265). Совре­менная автору действительность вторгается в хронологически последовательный рассказ, что воспринимается как сознатель­ный художественный прием именно в силу своей исключитель­ности, единичности проявления. Суть же универсального пра­вила сюжетного построения мемуарных хроник декабристов заключается в том, что все события излагаются в строго хро­нологической последовательности.

Жанр мемуарной хроники вырабатывает и свои специфические "сюжетные ходы". Наиболее распространенными среди них являются следующие:

а) автобиографический герой участвует во всех основных исторических событиях, о которых рассказывает, т. е. его функция в происшедшем не пассивная и созерцательная, а активная и действенная;

б) традиционен мотив изначально запрограммированной обреченности восстания. Судьба, Рок, малозначительные на первый взгляд обстоятельства вели к неминуемому поражению. В. И. Штейнгель свидетельствует, что "с 1823 года началась для меня роковая эпоха, именно когда вышел замечательный альманах "Полярная звезда" (с. 204). С.Г.Волконский отмечает: "этот шаг (получение отпуска. — О. М.) сам по себе малозначительный, привел, как видно будет далее, к весьма значительным последствиям в ходе моей жизни" (с. 264) (курсив мой. — О. М.);

в) перемены, происходящие в обществе или в судьбе мему­аристов часто несут на себе отпечаток внезапности. Резкая "перемена, происшедшая во всем укладе жизни, в речах и даже поступках молодежи" (с. 273), бросилась в глаза. Н. И. Турге­нев, вернувшись после заграничных походов в столицу. Боль­шие изменения отмечает И.Д.Якушкин, глядя на образ жизни гвардейской  молодежи в   1813 году.  Этому способствовало "пребывание целый год в Германии и потом несколько месяцев в Париже" (с. 381). Но после возвращения "в 14-м году сущест­вование молодежи в Петербурге было томительно" (с.382). Неожиданный поход на бежавшего с Эльбы Наполеона спо­собствовал тому, что "мы обрадовались как неожиданному счастью" (с.382). А после возвращения — новая перемена в на­строении, столь же резкая и мгновенная: "Служба в гвардии стала для меня несносна" (с. 382). Все это, так или иначе, подче­ркивало ощущение стремительности происходящего, вело к убыстрению протекания времени и изменению представлений о нем мемуаристов. Свободное перемещение автобиографического героя во времени и пространстве (Петербург — Германия — Па­риж — вновь Петербург) влечет за собой изменение его харак­тера и мировосприятия. Это происходит под влиянием новых встреч и впечатлений. Роль эпизодических персонажей, второ­степенных сюжетных линий возрастает, что не противоречит специфике рассматриваемого жанра, где, как известно, глав­ным двигателем сюжетного развития является событийность. "Событие — это проявление характера"¹, и потому ввод новых действующих лиц в повествование, "проявление" их характеров способствует увеличению событийной насыщенности хроник.

 

————————————

¹ Уэлпек Р., Уорен О. Теория литературы. Перевод с англ. - М, 1978. - С. 206.

 

Второстепенные персонажи мемуарных хроник выполняют служебную функцию, являясь тем широким общественным фо­ном, на котором разворачивается деятельность декабристов. Особенно много "вторых планов" в сибирских эпизодах хро­ник. Насильственно отторгнутые от привычной жизни, мемуа­ристы начинают ее заново вдали от Петербурга и Украины. Здесь их окружает новый социальный слой, люди, с которыми при иных обстоятельствах судьба едва ли свела бы их вместе. Якушкин вводит в повествование двух "просто русских попов" (с. 437) — Стахия и протоиерея Мысловского, которые хотели обратить "самого упорного безбожника" (с. 446) в христианст­во. Штейнгель рад встрече в Тобольске с новым губернатором Ладыжинским, который обласкал "меня особенно и потом просил заняться преподаванием малолетней его дочери необ­ходимых элементарных уроков" (с. 132). Теплотой проникнуты воспоминания всех мемуаристов о коменданте Петровского Завода Лепарском, немало способствовавшем облегчению их участи.

Более демократичен круг действующих лиц мемуарной хроники И. И. Горбачевского. Провинциальное, более скром­ное в отношении чинов и знатности Славянское общество, ис­ториографом которого мемуарист себя считает, само по себе контрастирует с личностями крупных государственных деятелей — героями мемуаров северян и южан. Как справедливо за­метил Б. Е. Сыроечковский, до ссылки в жизни Горбачевского не было ничего примечательного. Он и жил-то по-настоящему только в 1823-1825 гг. (период этот описан в I—II частях его "Записок"), "до конца дней оставаясь верным духу Славянско­го союза"¹.

 

————————————

¹ Сыроечковский Б. Е. Горбачевский и его "Записки" // Записки и письма де­кабриста Горбачевского И. И. - 2-е изд. М., 1925. - С. 28.

 

Максимальная насыщенность событиями наблюда­ется в главах, посвященных додекабрьскому периоду и восста­нию Черниговского полка в Украине. Автор вводит в пове­ствование образы славян: братьев Борисовых, Андреевича, саратовского полка юнкера Шеколлу, Кузьмина и т. д. Коло­ритен образ священника, на короткое мгновение появляющий­ся в произведении, чтобы озвучить политический катехизис восставших, "изъявивших готовность следовать всюду, куда поведет их любимый и уважаемый начальник" (с. 250). Карти­ны расправы над восставшими в Украине поражают неоправ­данной жестокостью, контрастируя с иезуитским, но все же остающимися в рамках "приличий", способом ведения следствия в Петербурге. Вот лишь один пример из того времени. Богатый помещик Смоленской губернии Грохальский дал своему сыну хорошее воспитание и образование, определил его затем в Полтавский полк. Дослужившись в скором времени до капитан­ского чина, и, будучи по натуре человеком благородным и воз­вышенным,  молодой  человек,  "оскорбленный  батальонным командиром, имел несчастье ударить его в щеку. За сей посту­пок он был лишен всего и записан в рядовые Черниговского полка" (с. 291). Естественно, что как рядовой он подвергся по­сле поражения восстания страшному и унизительному наказа­нию — прогону сквозь строй. Удивительно трогательна и ли­рична сцена последнего свидания осужденного с невестой. Вид терзаемого жениха, его стоны и крики заставили девушку бро­ситься на солдат, помутили рассудок, и "в тот же самый вечер смерть прекратила ее страдания" (с. 292). Мемуарная хроника Горбачевского расширяет наше представление о восставших в Украине, повествуя о людях рядовых, честно выполнивших свой долг и безвестно канувших в Лету.

Часто повествование в хрониках нарушается историко-публицистическими отступлениями и обобщениями. Все тот же И. И. Горбачевский неоднократно "прерывает на некоторое время цепь нашего рассказа" (с. 177) с тем, чтобы дать истори­ческую справку о целях и задачах Славянского Общества; це­лую главу посвящает "отрицательным чертам Южного общес­тва и Союза соединенных славян" (с. 201-203); после поражения восстания Черниговского полка вводит в произве­дение главу "Общий взгляд на восстание" (с. 273-279). Свою хронику Трубецкой завершает "Прибавлением к запискам", в которых пытается дать строго научную оценку петербургского выступления. К такому же приему обращается Штейнгель. Третья часть его хроники, кратко обобщая сказанное в двух предыдущих разделах, содержит в себе попытку проанали­зировать происшедшее с позиций научного беспристрастия и объективности. Наличие такого рода "исторических отступ­лений" вряд ли можно считать случайным и чем-то инородным в структуре мемуарных хроник. Законы жанра предполагают активное обращение к историческим обобщениям, теоретичес­ким выкладкам, что не нарушает композиционную стройность произведений. Мемуаристы "не довольствуются простой хро­нологической последовательностью событий, отступают от прямолинейного развертывания рассказа и предпочитают опи­сывать кривую линию"¹. Эти историко-публицистические обо­бщения способствуют развертыванию сюжета. "Признать их за отступления так же нелепо, как принять за отступления повы­шения и понижения в музыкальной мелодии, которые, конечно же, являются отступлениями от нормального' течения гаммы, но для мелодии эти отступления — все".² Говоря словами Л. С. Выготского, исторические обобщения в мемуарных хро­никах декабристов — "сюжетная мелодия" повествования.

 

————————————

¹ Выготский Л. С. Психология искусства. - М., 1968. -С. 187.

²Там же. -С. 190.

 

Мемуарные хроники, как правило, трехчастны в компози­ционном отношении, даже если автор намеренно не разделяет повествование на главы. В первой части речь обычно идет о причинах образования тайных обществ в России и Украине, событиях 1812 года, заграничных походах армии. Вторая часть посвящена десятилетней деятельности декабристских органи­заций, завершившейся разгромом восстания. В третьей повест­вуется о сибирской ссылке.

Говорить о выделении элементов сюжета в хрониках труд­но, ибо все в них движется в сплошном потоке фактов. Логика изображения и постепенного ввода событий в произведения тождественна логике их реального развертывания в жизни. Эк­спозицией повествования у Волконского, Трубецкого, Турге­нева и Якушкина является изображение сцен войны с Наполе­оном. Это не противоречит декабристскому пониманию ее значения для формирования их идеологии. "Зародыш созна­ния, обязанности гражданина" (с 263) пробуждаются в резуль­тате патриотического подъема в годы борьбы с захватчиками, в период поднятия "нашего народного духа" (с. 266) и сближе­ния с Европой. У Волконского экспозиция занимает значите­льное место в хронике, что неудивительно, ведь он задумывал большое произведение обо всех этапах своей жизни. Смерть не позволила завершить начатое, отсюда столь большой объем экспозиционной части произведения.

Две главы экспозиционно предваряют развитие действия у Тургенева. Более лаконичны в этом отношении Якушкин и Трубецкой: экспозиция занимает в их хрониках несколько аб­зацев.

Моментом наивысшего напряжения действия, разрешени­ем основного конфликта произведения являются драматичес­кие события 14 декабря, когда "неслась буря" и, восклицает Штейнгель, "площадь обагрилась кровью" (с. 207). Этот день стал главным в жизни декабристов, "одной из самых важных и самых памятных дат в богатой славой и страданиями истории России"¹.

 

———————————

¹ ФризманЛ. Г. Декабристы и русская литература. - М, 1990. - С. 5.

 

"Обвал" 14 декабря стал кульминационной точкой в раз­витии страны, после чего наступила закономерная и страшная развязка. Чем это обернулось для России и Украины, других народов в прошлом великой державы, сегодня хорошо извест­но. В широком историческом плане именно так подходили к тому, что последовало за разгромом восстания, и сами декаб­ристы.

И. И. Горбачевский главной целью своих "Записок" счита­ет создание истории Общества соединенных славян. Отсюда и особенности композиции произведения. В экспозиционной, первой части хроники он рассказывает о том, что представлял Славянский союз до поглощения Южным обществом декабри­стов. "Роковым ударом" для славян считает автор встречу с южанами, предопределившую будущее поражение. Здесь завязка сюжета, здесь "начало конца" Славянского Союза. Рассказ о восстании Черниговского полка, занимающий всю вторую часть хроники, является кульминационным. Цель, которую мемуарист преследует, приступая к изложению горестных со­бытий декабря 1825 года, очевидна: "Пусть каждый оценит сие дело по совести, воспользуется ошибками первого опыта и по­чтит память погибших за святое дело" (с. 203).

Интересен процесс художественного освоения мемуаристами на страницах хроник таких элементов композиции, как описа­ние, повествование, диалог, авторская характеристика. Веду­щим является, на наш взгляд, динамическое повествование.

"Отработка приемов повествования — общая проблема всей русской прозы"¹ периода, когда создаются мемуарные хроники декабристов. Динамическое повествование строится в форме воспоминаний автора о событиях, очевидцем или учас­тником которых он был. При этом имеется в виду основная мемуаротворческая задача декабристов — изучение действите­льности, познание явных и скрытых противоречий обществен­ного развития страны.

 

———————————

¹ Шеблыкин И. П. Русский исторический роман 30-х гг. XIX в. - С. 195.

 

Мемуаристы прибегают к объективно-повествовательной манере, при которой расстановка персонажей, отбор и компоновка событий определялись авторским воспри­ятием времени. Стремясь к подлинному историзму в оценке людей и явлений, мемуаристы включают в текст хроник историко-документальный материал, выдержки из официальных бумаг, писем и газет той поры, делают философско-теоретические обобщения и экскурсы в историю того или ино­го вопроса, анализируют причины поражения восстания. В. И. Штейнгель в первой ("семейной") части своей хроники как бы переселяется в эпоху XVIII века, о которой сам мало что помнил и знал. Это погружение во времена Екатерины II так же естественно, как рассказ о достопамятной самому мему­аристу эпохе начала XIX столетия. Воспоминания отца, факты реальной истории, картины быта и нравов многочисленных народов Сибири органично вплетаются в единое повествова­ние. Эти события становятся фоном, на котором формируется и проявляет себя характер и мировоззрение декабриста. Дина­мизм — одна из особенностей повествовательной манеры Штейнгеля. Он хочет рассказать как можно больше; постоянно расширяет круг  персонажей;  стремительно  перемещается  в пространстве; удивляет читателя свежестью и точностью вос­поминаний. Хорошая память — необходимое условие для вся­кого мемуариста. Рассказ о событиях более чем 70-летнего пе­риода жизни не вызывает опасений в достоверности и подлинности. Современники отмечали, что и устные рассказы Штейнгеля были столь же яркими, запоминающимися. "Мы имели счастье, — свидетельствует М. И. Семевский, — близко знать Владимира Ивановича. Свидания с ним были счастли­вейшими часами нашей жизни. С каким наслаждением выслу­шивали мы его оживленные рассказы, дивились его громадной памяти и свежести взгляда на самые животрепещущие вопросы общественной и государственной жизни нашей родины"¹. Эта устная стихия повествования, ориентированная на занимате­льность, мгновенную реакцию слушателей — читателей про­явилась и в его мемуарной хронике.

Мемуарист С. Г. Волконский, повествуя о событиях дале­кого прошлого, настолько погружается в них, что начало века вновь осознается им как "современность". Он желает "изложить некоторые эпизоды той современности, не относя­щиеся до рассказа о мне"(с.64), обращаясь при этом "к дневни­ку моему о себе" (с. 64). Собственную повествовательную ма­неру Волконский определяет как дневниковую, пытаясь как бы вести дневник задним числом. Здесь, на наш взгляд, речь идет не столько о жанровой природе произведения, сколько о мане­ре повествования — фиксации событий день за днем ("дневник мой о себе"). Н. К. Гей называл "хронологию — алгеброй ис­тории"². Если можно было бы построить алгоритм повество­вательной манеры Волконского, то он очень напоминал бы дневниковый способ фиксации событий.

 

————————————

¹ Современное слово. - 1862. - № 93. - С. 376; Московские ведомости. - 1862. -№ 209.

² Гей Н. К. Художественность литературы. - С. 269.

 

Повествовательная манера И. И. Горбачевского в первой части хроники протокольна и напоминает своеобразные стено­граммы заседаний Общества соединенных славян. Это отраже­но даже в подзаголовках к главам "Записок": "Первое собра­ние (3 или 4 октября у Пестова и Борисова 2-го)" (с. 171); "Третье собрание славян у Андреевича для избрания посред­ника" (с. 175); "Четвертое собрание у Андреевича 2-го" (с. 186); "Пятое собрание славян 13 октября" (с. 194).

Мемуарист приспосабливает при этом свою повествовате­льную манеру к стилю речей, звучавших в этих собраниях. В первой части развитие действия идет "вслед за мыслью" заго­ворщиков, а во второй — событийность определяет манеру повествования. Сочетание стенографической, протокольной манеры повествования с событийной — характерная черта "Записок" Горбачевского.

Задачам подлинно исторического освещения эпохи подчи­няют мемуаристы и такой немаловажный композиционный элемент как описание. Первые части хроник пестрят динамиче­скими повествованиями, стремительным развертыванием со­бытий, где почти не было места для неторопливых раздумий и описаний. Сибирские страницы мемуарных хроник изобилуют медленными и неторопливыми описаниями нравов и быта мест­ных жителей, самих декабристов в их "каторжных норах". Описание быта заключенных в Петропавловскую крепость, Читинский острог и Петровский завод, использование при этом тюремной лексики и диалектных слов стало своего рода "штампом" во многих жанрах мемуарной прозы декабристов.

И. Д. Якушкин подробно описывает малый каземат, в "котором мы обедали все вместе и поочередно дежурили" (с. 475); "небольшой домик", где "были поставлены четыре руч­ных мельницы, которые помещались в одной комнате", (с. 475) — место работы заключенных. Практически все мемуаристы по­дробно вспоминают свои камеры — новые жилища, в которых им было суждено провести долгие годы. Вот одно из наиболее характерных описаний: "В комнате, в которой меня поместили, нас было четырнадцать человек. По всем стенам стояли крова­ти; посреди комнаты стоял стол, за которым мы обедали; по одну сторону его стояла скамейка, а по другую сторону стола оставалось не более простора, сколько необходимо одному пройтиться вдоль комнаты, и потому по необходимости при­ходилось почти целый день сидеть, когда нельзя было гулять по двору" (с. 476). Ощущение несвободы, так тяготившее дека­бристов в прошлой жизни, приобретает здесь чисто бытовой оттенок — не было "простора", "нельзя было гулять", "по не­обходимости приходилось целый день сидеть". Якушкин по­дробно описывает казематную жизнь, занятия и увлечения за­ключенных, быт местных жителей — чиновников Читы.

Встречаются в мемуарных хрониках и описания этногра­фического характера, например, бурятских юрт, в которых жили декабристы при переходе из Читы в Петровский завод: "Юрты эти круглые, имеют основу деревянную, переплетен­ную узкими драночками, и все обтянуто войлоком; наверху ос­тавляется отверстие для исхода дыма; когда надо было согреть чайник, огонь раскладывался посреди юрты" (с. 49). Аналоги­чное описание встречаем в "Записках" В. И. Штейнгеля: "Надо себе представить, что такое якутская юрта. Строение, сделан­ное из жердей, обмазанных глиною и коровьим калом, вокруг коего низкие внутри лавки, а в середине глиняный камин, чу­валом именуемый, /.../ полу нет, голая земля, дверь одна прямо на улицу, окошки пузырные или ледяные" (с. 164). Оба мемуа­риста избегают чрезмерного употребления диалектных слов, намеренно пользуясь общелитературной лексикой. Простота и точность их языка вырабатывалась под прямым воздействием реалистической прозы того времени.

Интерес к естественным наукам в мемуарной хронике Штейнгеля сказался в ярких этнографических описаниях. Много путешествуя по Сибири, он оставил удивительные сви­детельства об этом крае. Вот описание дороги, навеянное расс­казами родных о годах далекого детства: "По Охотской доро­ге, по коей надобно было проехать 1014 верст, меня везла матушка около себя в берестяной коробке, обыкновенно там тунтаем именуемом, который в таком случае привязывался с боку к седлу, и на нем делается сверху лучка для прикрытия покрывалом от овода и мошек, коих там бездна" (с. 153). Эт­нографические реквизиты удачно используются при передаче колорита места и времени действия, как бы подтверждая по­длинность происходящего.

Встречаем в хрониках и описание якутского быта XVIII века; постоянных опасностей, подстерегающих человека в Якутске. Штейнгель отдает дань натуралистическим описаниям, рас­сказывая о перенесенной в детстве болезни: "заболел оспой, самою крупною, самою жестокою. Все тело без изъятия было покрыто оспинами величиною с горошину" (с. 163).

Помимо бытописания, используют мемуаристы и нраво­описания, передающие характер происходящих в русском и украинском обществе тех лет процессов. При этом авторов ин­тересует их основной "двигатель", вокруг которого и строится "беглый обзор" нравов. Так, Волконский отмечает общий на­строй столичного общества накануне наполеоновского нашес­твия: "Мщение и мщение было единым чувством, пылающим у всех и у каждого. Кто не разделял этого, /.../ почитался отвер­женным, презирался" (с. 147). Описание выполняет здесь функ­цию своеобразного исторического комментария, являясь одно­временно и лаконичной характеристикой нравов, царящих в обществе, и характеристикой "общего мнения перед этой эпо­хой" (с. 148). Насыщены описаниями и картины боевых дейст­вий в "Записках" Волконского: неустроенный быт солдат в пе­рвых кампаниях против Франции; многочисленные описания боев, осад, взятия крепостей; яркие зарисовки светского Пе­тербурга во время перемирия с Наполеоном. Негодованием проникнуты описания разграбленных и сожженных француза­ми городов, местечек, дворянских поместий. Пафосом справе­дливого возмездия дышат строки, посвященные древней рос­сийской столице Москве, лежащей в руинах: "Развалины обгорелых домов, поруганные соборы и церкви, в которых бо­льшей частью были конюшни или казармы, ободранные ико­ностасы в соборах и мощи православных наших угодников, вынутые из рая, брошенные посреди околевших лошадей или умерших трупов, — вот какое зрелище открылось перед нами" (с. 206). Описания в этих случаях служат психологической мо­тивировкой страстного желания автобиографического героя отомстить захватчикам. "Кровь кипела во мне, — пишет Вол­конский, — когда я проходил через Москву, /.../ Помню, что билось сердце за Москву, но и билось также надеждою..." (с. 182). Эта надежда находит свое продолжение в описаниях картин возрождающейся из пепла Москвы на страницах мему­арных хроник Волконского и Штейнгеля.

В предшествующей декабристам мемуарной традиции XVIII - начала XIX вв. диалог занимал достаточно скромное место. В их мемуарных хрониках начинает активно использо­ваться диалогическая форма передачи информации о событи­ях. Из диалогов мемуарной хроники Горбачевского мы узнаем схему управления Славянским обществом; лицах, к нему при­надлежащих; характере противоречий между славянами и южанами. Высказывания героев хроники содержат строгий набор фактов: имена, даты, численность войск, задачи движе­ния, пути достижения цели. Они не лишены эмоциональной окрашенности, и часто, как бы вырываясь из пут официальной протокольное™, передают не только "былое", но и "думы", мысли, чувства, обуревающие участников восстания на Юге, в Украине. М. П. Бестужев-Рюмин, говоривший "об успехах, о счастии  пожертвовать  собою для  блага  своих  сограждан" (с. 195), настолько "довершил упоение" (с. 195), что вызвал всеобщий восторг и воодушевление. Перо мемуариста оказы­вается не в силах "изобразить сей торжественной, трогатель­ной и вместе странной сцены. Воспламененное воображение, поток бурных и неукротимых страстей производили беспрес­танные восклицания. Чистосердечные, торжественные, страш­ные клятвы сливались с криками: Да здравствует Конституция! Да здравствует республика! Да здравствует народ! Да погибнет различие сословий! Да погибнет дворянство вместе с царским саном!" (с. 195). Наряду с эмоциональной очевидна и инфор­мативная насыщенность данного фрагмента. Герои Горбачевс­кого не просто говорят, но говорят "со слезами на глазах", "с удивлением", "с негодованием, стараясь разрушить предубеж­дения", "закричав немедленно", "вскрикнув в исступлении", "хладнокровно", "в бешенстве" и т. д. Диалоги действующих лиц, их жаркие дискуссии и споры способствуют активизации деятельности,  подталкивают заговорщиков  к  решительным шагам: "сии слова были громовым ударом для многих" (с. 182); "его слова произвели сильное впечатление на умы славян" (с. 178). Под влиянием страстных речей Бестужева-Рюмина и Муравьева-Апостола не только душевный настрой славян, но и сам "Характер Славянского Союза начинал приметно изме­няться, действия и намерения членов принимали вид решите­льных и даже слишком смелых мер" (с. 180). Речи декабристов, произносимые накануне восстания и диалогически оформлен­ные в хрониках, способны были "производить пожар". Так, перед закрытием одного из собраний стало известно о факте притеснения солдат командиром I роты Саратовского полка. Это передал в разговоре один из членов Общества. "Он должен быть немедленно наказан за свою жестокость, — закричали немедленно многие. Борисов 3-й и еще некоторые из славян хотели остановить сей порыв негодования, их усилия остались тщетными. — Взбунтовать роту, — вскрикнул в исступлении поручик Кузьмин. Многие его поддержали" (с. 180).

Недовольство окружающей жизнью, нежелание "существо­вать" по законам палочной дисциплины, неудовлетворенность ходом проводимых в стране реформ, крушение надежд относи­тельно либерализма Александра I — все это находит выраже­ние в художественно выписанных диалогах мемуарных хроник Горбачевского, Тургенева, Волконского, Штейнгеля. Их особенно много там, где речь велась о подготовке восстания, в жарких спорах шел мучительный поиск истины. В кульмина­ционных частях хроник диалог практически отсутствует. Вре­мя разговоров прошло, наступала пора решительных действий, каждый обязан был продемонстрировать на деле верность данному слову. Испытание героев словом (первая часть хро­ник) и делом (кульминационный рассказ о восстании) является удачным художественным приемом, углубляющим представле­ние современников и потомков о характере декабристского движения, делающим повествование исторически достоверным и полным. Так на практике решалась двуединая задача мемуа­рных хроник — исторически достоверный рассказ о прошлом облекался в яркую художественную форму.

Композиционно оправданным было и введение диалога в сцены допроса в мемуарной хронике Трубецкого. К нему он прибегает сознательно, желая очиститься, пусть и заочно, от непоследовательного и не всегда достойного поведения на следствии. Н. Дружинин, комментируя одно из первых в нашем столетии изданий Записок Трубецкого, отмечал, что тот прежде всего преследовал цель реабилитировать себя¹. Нравственное превосходство, смелость суждений, верность идеалам свободы слышатся в каждом слове декабриста в беседе с Николаем I, Левашевым, ответах членам Верховного уголовного суда. Историки декабризма видят в этом не объективный и точный рассказ участника событий, а тенденциозное искажение исторической правды, заведомую ложь. Несмотря на столь строгую оценку, те же исследователи отмечают художественные достоинства хроники, делающие воспоминания декабриста о прошлом живыми и яркими, легко излившимися на бумаге². Диалоги у Якушкина в сценах следствия не носят характер допросных свидетельств, как это было в предыдущем случае. Перед нами не допрос преступника и бунтовщика, а разговор на равных. Речь мемуариста правдива, лаконична, проста. Для диалогов здесь характерно реплицирование³, т. е. чередование кратких высказываний разных лиц. Темп повествования пока еще не столь стремителен, встречаются пространные речи и высказывания. Декабрист сохраняет достоинство и выдержку, а взбешенный этим новый император Николай Павлович кричит: Что вы мне /.../ с вашими честными словами! (с.Диалоги у Якушкина не столько информируют о событиях, сколько углубляют остроту конфликтов, обнажают до предела душевное состояние героев, в том числе и самого автора; способствуют их психологическому самораскрытию и самохарактеристике.

 

————————————

¹ Дружинин Н. Трубецкой как мемуарист // Декабристы и их время. - М., 1932.-Т. 2.-С. 22-43.

² Дружинин Н. Трубецкой как мемуарист. - С. 33-38.

³ Труды по знаковым системам. - Тарту, 1973. - Т. 6. - С. 227-243; Якубинс-кийЛ. О. О диалогической речи// Русская речь. - Пг., 1923. - Т. 1.

 

Говоря о видах поэтической организации текста в хрони­ках, наряду с диалогической необходимо рассмотреть и моно­логическую форму, при которой "единодержавие речи" принад­лежит прежде всего автору. "Уединенные монологи выполняют "автокоммуникативную функцию" (Ю. М. Лотман), произнося­тся мемуаристом, как правило, в тюремной камере, в условиях не только физической (арест, заключение в камеру-одиночку), но и психологической изолированности. "Мысли вслух" при этом становятся в хрониках одной их форм монологической речи. "Долго думал я, — пишет Трубецкой, — о разговоре с Бенкендорфом. Необычная милость, объявленная им мне от императора, приводила меня в недоумение. Неужели я ошибся в его нраве, говорил я сам себе (курсив мой. — О. М.), полагая его человеком жестоким, не имеющим ни доброты сердечной, ни великодушия. Грубо, очень грубо ошибся в нем" (с. 57). Внутренний монолог является здесь своеобразным приемом для передачи чувств декабриста, заключенного в мрачный ка­земат Петропавловской крепости. А вот пример того, как вну­тренний монолог передает мысли героя в момент вынесения ему приговора: "Я не знал, что есть суд надо мной, теперь уз­нал, что он осудил меня. Я думал, что если будут судить меня, то особой комиссией или в Сенате, теперь узнал, что установ­лен для этого Верховный уголовный суд из Синода, Сената, Совета и присоединенных к ним различных особ. Я думал, что меня осудят за участие в бунте, меня же судили за цареубийст­во. Я готов был спросить (курсив мой. — О. М.), какого царя я убил или хотел убить?" (с. 63).

Внутренний монолог у Якушкина вряд ли можно с полным основанием отнести к образцам психологической, исповедаль­ной манеры. Следуя законам жанра, мемуарист лишь на мгновение отрывается от бурной, насыщенной событиями жизни на свободе. Он хорошо осознает, что "полное и продолжительное уединение, подобно животному магнетизму, отрешая нас на время от внешних впечатлений, сосредотачивает наше внима­ние на предмет, на который мы в эту минуту обращали внима­ние. "Сколько вопросов, задаваемые мной себе на свободе, ос­таваясь для меня недоступными прежде, разрешались. /.../ Беседа с самим собою (курсив мой. — О. М.), особенно в по­следнее время моего тут заключения, редко кем или чем нару­шалась" (с. 453). В рамках внутреннего монолога автобиогра­фического героя происходит как бы замедление хода времени, его превращение из исторического в индивидуальное.

Диалоги и монологи в рассматриваемом жанре тесно взаимодействуют, подчас вбирая в себя друг друга, являются сво­еобразным художественным средством передачи информации о важных исторических событиях в лицах. В целом же все по­вествование можно рассматривать как монолог одного лица — автора мемуарной хроники. При этом монологическая речь мемуариста все время прерывается "чужой речью", т. е. право голоса в произведении получают многие персонажи, современ­ники и участники описываемых событий. Это позволяет гово­рить о полифонизме как важнейшем принципе композиционной и речевой организации мемуарных хроник декабристов.

 

Петр Иванович БАГРАТИОН,
генерал от инфантерии
1765-1812

Михаил Богданович БАРКЛАЙ-ДЕ-ТОЛЛИ,
генерал-фельдмаршал
1761-1818

Денис Васильевич ДАВЫДОВ,
генерал-майор
1784-1839

Дмитрий Владимирович ГОЛИЦЫН,
генерал от кавалерии
1771-1844

Михаил Андреевич МИЛОРАДОВИЧ,
генерал от инфантерии
1771-1825

Николай Николаевич РАЕВСКИЙ,
генерал от кавалерии
1771-1829

Алексей Петрович ЕРМОЛОВ,
генерал от инфантерии
1777-1861

Михаил Федорович ОРЛОВ,
генерал-майор
1788-1842